Знак Разрушения - Страница 18

* * *

Когда Элиен проснулся, Гаэт не было. На полу лежала разбитая статуя. Браслет из черных камней выделялся на белом фоне ее отколовшегося запястья как знак долгой разлуки.

Был ли это сон или видение, наведенное призраками, что вышли из стен разрушенной крепости? Едва ли. Все, что пережил он этой ночью, было слишком реалистичным, чтобы оказаться сном.

Элиен снял с каменного запястья браслет и внимательно осмотрел его. На браслете не хватало одного камня. Одного из шести.

Элиен оседлал Крума. “Гаэт”, – вертелось на его языке, но он гнал от себя это имя. При свете дня ему не хотелось думать о том, что всего лишь несколько часов назад он истово любил статую, обретшую волей неведомых ему сил плоть и кровь.

* * *

Отсутствие мостов через Кассалу не смутило Элиена. Не смутило его и то, что безнадежно заросшая за тридцать лет дорога к концу второго дня совсем потерялась и он брел по лесу, соотносясь днем с солнцем, а ночью – с Зергведом.

Спал он мало, потому что выспаться он еще успеет в Святой Земле Трем, вечно бытуя там – милостив будь, Гаиллирис! – кедром иль каштаном, но не вязом.

Видно, он все-таки забрал севернее. Увидев перед собой дымчатую, голубиково-голубую Кассалу, он не обнаружил никаких следов огня, который сожрал мосты, а вместе с ними, как уклончиво отвечали ветераны, “и многое другое”.

Он переплыл Кассалу под проливным ливнем, переплыл при полном вооружении. В этом было и соперничество с самим собой, и желание доказать всему миру, что не один Кавессар мог переплыть в своих тяжеленных доспехах почтенную реку, пусть и носящую другое имя. Жеребец, избавленный от тяжести седока и его оружия, пересек Кассалу вплавь вслед за своим хозяином, фыркая от удовольствия.

Для Элиена удовольствие началось, когда он, распугав окрестных лягушек, рухнул в мокрый песок и, тяжело дыша, ловил ртом струи летнего дождя, смеялся и поглядывал на далекий левый берег, недоумевая, как его угораздило пойматься на такую затею. Нет, в следующий раз все железо понесет выносливый Крум.

– Правда, Крум? – спросил Элиен, поднимаясь.

Жеребец надменно покосился на хозяина и недовольно фыркнул.

Дождь хлестал вовсю. Стало не на шутку холодно. Если бы Элиен не завидел халабуду, затянутую диким хмелем, ее следовало бы построить самому.

Бояться Элиену было некого, да и незачем – бойся хоть с каждым своим вздохом, а пока нос не почешется, в рожу не получишь. Нос не чесался.

Рядом с хмельным домиком была коновязь, у которой Элиен оставил Крума, а сам он осторожно толкнул дверь и прошел внутрь. Меч все-таки из ножен извлек – комаров отгонять.

Изнутри строение показалось куда большим, чем снаружи. Света, который давали окна, забранные на удивление хорошим стеклом, вполне хватало.

Никого не было. У дальней стены Элиен увидел черную как смоль корову, мирно жующую свою травяную радость. Над коровой была ниша, в нише – чаша, в чаше – шар. Похоже, стеклянный. Редкость.

“Капище лесных стеклянщиков; или старьевщиков”, – иронически пробормотал Элиен, озирая стол с нехитрой утварью, очаг, лавки вдоль стен и циновки на полу.

Дождь усиливался, с неистовством колотя по крыше, с которой немного протекало на безучастную корову. На столе Элиен обнаружил крупную репу и, понадеявшись, что она не последняя, быстро съел. Вяленое мясо, которое он грыз два последних дня, успело навязнуть на зубах; сочная, пусть пресноватая мякоть пришлась как нельзя кстати.

Элиен присел на лавку, опустил голову на стол и безмятежно задремал.

Уши слышат больше, чем сообщают о том своему хозяину. Они слышали, как вошли и расселись вокруг какие-то существа, но звуки не несли опасности, а существа эти были всего лишь людьми, и людьми немолодыми. Лежа у коновязи, Крум видел их и тоже не нашел в них ничего страшного. Взывать к хозяину не стоило. Так рассудили между собой в безмолвном разговоре и пришедшие.

* * *

Когда Элиен открыл глаза, в очаге горел огонь, в котле что-то аппетитно кипело, в капище суетилось четверо лесных “стеклянщиков”. Пятый сидел напротив Элиена и, склонив голову набок, рассматривал его с таким выражением лица, будто незваный гость был говорящей собакой или, того лучше, безмолвствующей женщиной.

– Ты съел мою репу, – сказал он на языке Эррихпы

– Съел и готов заплатить за нее одну, как за целый воз яблок, – спокойно парировал Элиен. Как и всякий уважающий себя знатный северянин, он свободно владел ре-тарским.

– Так давай его сюда, свой воз, – буркнул старик. – Твоим золотом сыт не будешь.

– Насыщайся словами, – пожал плечами Элиен. Один из старцев, который в это время кормил корову, хихикнул.

– Цыц, браток! – строго прикрикнул на него Лишившийся Репы. Он, видно, был у “стеклянщиков” за главного. – А ты, если такой умный, – это уже Злиену, – дай нам хоть слов.

– Нет Меда Поэзии, нет и слов.

– А, так ты, наверное, какой-нибудь харренский пьяница? Я так сразу и подумал. Отобрал репу у старого человека, двух слов без чарки связать не можешь, да еще и прикинулся на тыщу авров. Точно, ты младший жрец Гаиллириса, из Ласара, наставник твой старый болтун Сегэллак, а звать тебя Элиен, хотя по-бабски – Неилэ – выйдет лучше.

Элиен разозлился. Ему было плевать, откуда этот старикан знает его имя, а вот то, что он перекрутил его справа налево, в Харрене от самого сотворения Сармонтазары считалось смертельным оскорблением.

– Старость – плохая защита, стеклянщик, – спесиво процедил Элиен. – Ею ты едва ли оградишься от меча Эллата.

Внутренности капища взорвались гоготом, достойным бесшабашной варанской матросни, но отнюдь не пяти дряхлецов. Крум у коновязи заржал за компанию.